Уехав на 1500 км от Москвы, Иван Глушков неожиданно для себя совершил путешествие не только в пространстве, но и во времени, оказавшись в краю, где основной транспорт — лошадь, суровые мужики, как Винни-Пух, лезут на дерево за медом и поедают его в избах при свете свечи.

ГДЕ? Южный Урал, Башкортостан, Белорецкий район, село Кага.
КОГДА? Зимой и летом. осенью и весной дождями развозит грунтовые дороги — не проедешь.
ЗАЧЕМ? Чтобы понять, насколько все — начиная от природы и заканчивая разговорами за чашкой чая — может быть по-другому.
КАК? Самолетом до Уфы или поездом до Белорецка, оттуда на машине до деревни Кага (300 км от Уфы). подробности на www.tengri.ru
ЧТО ПРИВЕЗТИ ДРУЗЬЯМ? 
Бортевой мед Мед из дупла на дереве от диких пчел, производимый без участия человека. Гораздо темнее и мутнее обычного, в его состав входят воск, прополис, пчелиный яд и все прочие пчелиные продукты. Очень полезен, но и стоит немало — минимум 1000 руб. за пол-литра.
Казы Конская колбаса, традиционное блюдо кочевников от восточных окраин Европы до самого юга Центральной Азии. Казы приписывают массу чудодейственных свойств, и ее обязательно нужно добавлять в правильный бешбармак — блюдо из нарезанного крупными квадратами отварного теста с вареной же бараниной, кислым молоком и луком.
Кымыз Напиток из кобыльего молока.

— Еще 20 лет назад здесь был совершенно медвежий угол. Дороги не было, по грунтовке от Уфы приходилось трое суток добираться. Местные жили натуральным хозяйством. Мы, когда приезжали, брали с собой батарейки для радиоприемника. За шесть батареек можно было выменять гору еды — примерно как тысяч на 10 в нынешнем супермаркете. Здесь в сельпо свободно лежали и «Мальборо», и ром кубинский, и виски. Мы все это покупали и потом продавали в Уфе, можно было с лихвой каждую поездку окупить, — рассказывает мне новейшую историю села Кага управляющий местной турбазы «Тенгри» Вячеслав. Мы сидим с ним на кухне в главном здании базы — просторной и довольно прохладной избе начала ХХ века, которая успела побывать больницей, школой и брошенной постройкой без окон и дверей. Вячеслав лично восстанавливал ее в конце 80-х.

Нашей беседе предшествовали ночной перелет и пятичасовая поездка из Уфы по обледенелой горной дороге, так что я то и дело клюю носом. А Вячеслав вполне в духе «Хозяйки Медной горы» перескакивает с исторических фактов, дат и фамилий на легенды про охотников на медведей, сплавщиков и распиханных по окрестным пещерам в огромных количествах драконов и демонов. Истории подкрепляются столетней давности фото деревенских баб в английских ботинках: «Смотри, какая деревня раньше богатая была! Бабы в ботинках ходили — где это видано! Тут не только школа и больница — даже кинотеатр был, по воскресеньям работал. Бесплатно!»

Чтобы развеять сон, выходим на крыльцо. Турбаза находится на окраине деревни, и почти сразу за забором начинается лес.

— Вправо еще ничего, там трасса и деревни есть за горой, а влево — дикая тайга, на десятки километров вообще никого и ничего. Волки оттуда стаями прибегают. Выхожу раз вот так же на крыльцо — а напротив пять пар глаз светятся. Забываю сразу, зачем вышел, — смеется мой собеседник. — А в прошлом году мужики пошли в тайгу типа на рыбалку. А на самом деле браконьерить. Нашли берлогу медвежью, сунулись туда с ружьем. Один стрельнул — и не попал. А медведь ответил — и попал. Ушли втроем, вернулись вдвоем, без рыбы и без медведя, — симпатии Вячеслава явно не на стороне охотников.

Я откланиваюсь и иду спать в свою весьма прохладную комнату. Не раздеваясь, кутаюсь в спальник, накрываюсь одеялом и начинаю смотреть сны про спортивное моржевание, криотерапию и съемки мультфильма «Ледниковый период».

Просыпаюсь в еще более стылой комнате, вылезаю из спального мешка и умываюсь у рукомойника. К сведению изнеженных горожан: деревня хоть и большая (1000 жителей), но из благ цивилизации — только электричество, автобусная остановка (четыре рейса в день) и бар «Бар» (закрыт на амбарный замок). Горячей воды, газа, парового отопления и теплых клозетов нет и не предвидится. В качестве удобств на турбазе — туалет типа сортир, ничем не обозначенный, и просторная русская баня, которую топят ежедневно, и всех по очереди приглашают индивидуально попариться.

Утро начинается с прогулки на снегоходах. К сожалению, снега выпало мало, и это именно прогулка, а не гонка, как могло бы быть. Когда мы проезжаем мимо поляны, засаженной молодыми соснами, мои попутчики вдруг спрыгивают со снегоходов, с нежностью щупают ветви саженцев и со страстью обсуждают, какие сволочи те, кто не сажает на месте вырубки новые деревья.

Вообще для городского жителя беседы местных звучат несколько кинематографично.

— А, между прочим, эта гора — восточная граница распространения орешника!

— Я тут ехал на электричке из Уфы. Выезжаю из тоннеля — и не дал волкам лосей съесть. Волки по одну сторону путей, лоси — по другую.

— В том году столько работы с туристами! Всего на девять дней успел домой, да и то на сенокосе все время провел, скотину же надо кормить.

Заснеженные горы, гуляющие по улицам между изб коровы, табуны лошадей (которых местные явно предпочитают как средство передвижения разлагающимся во дворах старым «Волгам» и рафикам без колес). Создается ощущение, что я прокатился на машине времени. Немногочисленные признаки современности — это сами снегоходы, а еще мобильные телефоны и камуфляжные штаны, в которые одеты практически все мужчины. Опять-таки совершенно не по-современному — за все мое пребывание в Каге я не увидел никого, пьющего хотя бы пиво, ни одной брошенной избы и ни одного покосившегося забора, несмотря на суровый климат и более чем скромные, даже по деревенским меркам, зарплаты. Собственно, турбаза — это единственный приличный, не считая сельпо «Миллениум», работодатель на всю деревню.

— У нас есть старинный и уникальный обычай, нигде такого больше нет, — продолжает краеведческую лекцию Вячеслав. — На Пасху деревенская молодежь «жжет лагуны» — разжигает по окрестным горам большие костры. Считается, что они освещают Христу путь на землю. Старшее поколение с песнями и частушками пытается пробиться к кострам, а молодежь их прогоняет. Потом старшие достают ружья, выкатывают оставшуюся еще с дореволюционных времен пушку и палят из них, чтобы отогнать нечистую силу.

Сделав большой круг по лесам и горам, возвращаемся в деревню, объезжая пару вставших посреди улицы коров. Кстати, несмотря на обширные поля и упитанную скотину, местные не догадались угощать гостей из мегаполисов модной «экоедой» — парным молоком, квашеной капустой и каким-нибудь овсяным киселем, за что многие готовы платить совершенно неразумные деньги. Вместо этого туристов кормят классическими макаронами с тушенкой и местной разновидностью чая — крепким черным с лошадиными дозами сахара и сгущенки одновременно.

Передохнув в бане и зарядившись сгущеночным чаем, мы с фотографом грузимся в сани, на которых должны проехать километров 20 по тайге до глухой заимки (на которой, помимо всех ранее перечисленных отсутствующих удобств, нет еще и света) — посмотреть на окрестные горы и дать возможность лошадям отработать скормленный им овес. Валяясь в санях и пытаясь утихомирить то и дело рвущегося в галоп коня, я погружаюсь в риторические думы о том, чем занимали себя путешественники лет 200 назад, когда вот так, в санях, приходилось ехать не несколько часов, а несколько недель. И ладно бы ехать, еще ведь и ночевать надо в тайге, при минус сорока и под вой волков. Поскольку спросить об этом не у кого, я решаю проверить сам, каково это — спать зимой на снегу. Пристаю с расспросами к сопровождающим нас инструкторам.

— Да ты что! Заболеешь! Помрешь! Не вздумай! Я только летом в лесу ночевал! Как ночевать зимой — не знаю, — пугает меня, сверкая золотым зубом и хмыкая в щегольские треугольные усы, инструктор Николай. И тут же интригует: — Хотя у меня есть с собой палатка.

Приехали на место ночлега. Поляна на берегу главной башкирской реки Белой. Внизу, у реки, — загон с лошадьми, сверху — изба с недоделанным чердаком для гостей, изба поменьше для хозяина, пара сараев, овчарня, из которой почему-то доносится не блеяние, а хрюканье, хотя овцы — вот они, бегают вокруг, а свиней не видно. Еще есть лесопилка со штабелями свежих досок и два трактора, выглядящие так, будто не ездили года два и не поедут уже никогда, — без стекол, с клочьями торчащих проводов (но, по заверению хозяина, работающие как часы). Где-то в лесу есть пара бортей — вырубленных в деревьях дупл, из которых местные воруют у пчел мед.

Я отправляюсь на полянку за овчарней, где планирую заночевать...

КАК ЗАНОЧЕВАТЬ В ЛЕСУ?

1. Расчистить снег под местом предполагаемого ночлега. Нарубить достаточное количество лапника, чтобы укрыть ровным, плотным слоем пространство под палаткой.
Впечатления Ивана: Я кое-как обкорнал окрестные сосны и собрал вполне внушительную кучу веток, которые разложил прямо на снегу.

2. Поставить палатку. Присыпать края палатки слоем снега, чтобы обезопасить себя от ветра. Прогреть палатку изнутри.
Впечатления Ивана: Тут я все сделал по науке, разве что палатку не прогрел — горелки у меня не было, а разжигать огонь внутри в миске из-под тушенки я как-то не решился, хотя предлагали. Уже на середине моих мучений с палаткой вокруг нее собралось все немногочисленное население хутора, которое изо всех сил старалось участвовать в эксперименте — рубило дрова для костра, подносило охотничьи спички, драло с несчастной березы бересту.

3. Оборудовать постель. Обязателен надувной матрас или пенка, чем толще — тем лучше, спальный мешок, термобелье.
Впечатления Ивана: Все означенное я сложил стопкой в палатке и вышел героем к костру. На мое счастье, погода была вполне вегетарианской — градусов 6-7 ниже нуля, по уральским меркам — ерунда. Согревшись у костра, я отправился в палатку. Гости тоже разошлись. Вообще местный распорядок дня — еще один привет из прошлого. Поскольку электричества нет, делать после захода солнца решительно нечего. Ложатся все часов в 9, а встают — в 4 утра, чтобы растопить печь и еще пару часов подремать, пока печь прогреет стылую избу. Вот и я ровно в 20.38 по местному времени скрылся в палатке. Первое ощущение — лютый холод. Причем ощущение чисто психологическое — внутри было не холоднее, чем снаружи, но, заходя в помещение, ты подсознательно ожидаешь от этого помещения хотя бы минимального комфорта. Замотавшись в спальник, я лег трупом поперек палатки и стал ждать сна. Сон не шел. Проворочавшись так часа два и окончательно замерзнув, я плюнул и отправился в избу. Как выяснилось, поступил правильно. «В первый раз ночуйте всегда вблизи жилья, чтобы было куда спрятаться, если окажется совсем худо», — советуют бывалые. Изба выглядела как место съезда революционного подполья — в гробовой тишине и душной жаре все сидели вокруг догорающей свечи, воткнутой в крышку от пластиковой бутылки, ждали, пока в чайнике расплавится и закипит снег. Я стал ждать вместе со всеми, согрелся и закимарил.

Среди ночи проснулся, оделся и вышел на улицу. Понял, что ради хотя бы этого момента стоит ехать в такую глушь и даже ночевать в палатке. Гробовая тишина, изредка прерываемая всхрапыванием лошадей. Небо угольно-черного цвета, из-за туч пробивается космического вида тусклое белесое сияние — очевидно, рассеянный лунный свет. С жадностью городского жителя глотаешь чистый морозный воздух. Шагов через 20 напрочь теряешь ориентацию — с тем же успехом можно ходить с завязанными глазами. Но тут я вспомнил историю про волков и вернулся в избу.

Наутро мы двинулись в обратный путь. Продолжая погружать меня в хронологическую аномалию, Николай принялся рассказывать про башкирский способ ходить на лыжах — с одной толстой палкой, которой не отталкиваются, а скорее рулят. Ну и от волков отбиваются, конечно. Про легендарного башкира по кличке Шурале, то есть «черт» — который был мохнатый как медведь, ходил на медведя один на один и победил в 50 схватках. Аналогичную историю от других местных жителей я слышал про родного дядю, дедушку и почему-то высланного после войны сюда бандеровца — он-де привык жить один, на хуторе, и построил себе такой хутор километрах в 50 от ближайшей деревни. И ловил приходящих медведей.

— Помни, Ваня, те, кто к нам приезжает, меняются бесповоротно. Влюбляются в здешнюю тайгу и мечтают вернуться. Ну, был еще Гришка-железнодорожник, конечно, но он пил всю неделю, ничего не видел, ничего не запомнил, — напутствовал меня Вячеслав.

Я помню.